Дело Мотапана - Фортуне де Буагобей

— Чиновник судебного ведомства служит не правительству, тетушка.

— Я знаю, что ты скажешь! Тебя нельзя сместить… однако советую тебе на это не рассчитывать: ты зависишь только от своей совести, а судишь именем Республики. Но я забываю, что приехала сюда говорить не о политике. Я приехала… Скажи, Адриан, здесь нет шпионов? Нас никто не услышит?

— Нет, тетушка, мы одни, я отослал делопроизводителя.

— Тогда к делу. Полагаю, ты догадываешься, о чем я буду говорить?

— Должно быть, о Жюльене де ля Кальпренеде?

— Именно.

— Когда вчера вечером я приезжал спросить вас, взять ли мне дело о краже, поверьте, я не знал, что подозревают этого несчастного молодого человека.

— А я знала, — спокойно сказала маркиза де Вервен.

— Вы знали! И скрыли от меня!

— Боже мой, да! Если бы я сообщила тебе об этом, ты отказался бы, а я этого не хотела. Я предпочла, чтобы сын моего друга имел дело с тобой, а не с другим следователем.

— Но, тетушка, я обязан исполнять свой долг так же строго, как и мои товарищи.

— Долг! Для тебя важно только это! Но разве у тебя нет обязанностей как у светского человека и моего племянника?

Адриан вздрогнул, и лицо его застыло, словно маска. Прежде всего он был членом судебного ведомства, и маркиза де Вервен его оскорбила.

— Милая тетушка, — сказал он после некоторого молчания, — я глубоко уважаю и горячо люблю вас, я сочувствую беде вашего друга, но, если его сын виновен, он будет наказан.

— Не будь таким суровым! Неужели ты думаешь, что я посоветую тебе поступиться честью?

— Нет, тетушка, я вас слишком хорошо знаю, чтобы так думать.

— Тогда выслушай меня спокойно. Я понимаю, что ты хочешь быть беспристрастным. Но ты согласен, что доброжелательность к обвиняемому не запрещена?

— Доброжелательность — понятие растяжимое, и если вы подразумеваете под этим, что я должен направить следствие в благоприятном для подсудимого направлении…

— Какой ты спорщик, Адриан! Лучше скажи, что с делом Жюльена де ля Кальпренеда?

— Вы знаете, что он арестован?

— Твой брат сказал мне об этом утром. Он сказал бы мне еще вчера вечером, но, пока я искала его в клубе, он провожал Жюльена в тюрьму.

— И назвал свое имя комиссару! Он мог бы не компрометировать себя.

— Ты хочешь сказать, компрометировать тебя. Жак пренебрегает этим, и у него хватает мужества не бросать своих друзей.

— Стало быть, он друг этого Жюльена! — с горечью воскликнул Адриан де Куртомер.

— Нет, но он знает, что его отец — мой друг, и не бросает людей в несчастье. Речь не о том, что сделал Жак, а о том, что сделаешь ты. Когда ты будешь допрашивать молодого Кальпренеда?

— Я его уже допрашивал.

— Что же он тебе сказал?

— Он отказался отвечать и говорил со мной таким непозволительным тоном, что я отослал его обратно в камеру.

— Так он держался холодно и надменно?

— В высшей степени!

— И прекрасно!

— Как! Вы одобряете его поведение?

— Я порицаю его, мой милый, но делаю вывод, что он не виновен. Виновные заискивают перед судьями.

— Должен вам сказать, тетушка, что я придерживаюсь совершенно противоположного мнения и уверен в виновности подсудимого.

— Почему ты так думаешь? Разве у тебя есть доказательства?

— Еще нет. Я едва успел ознакомиться с делом. Но все обстоятельства против него. Жюльен де ля Кальпренед за два года растратил состояние, оставленное его матерью. Жюльен ведет беспорядочную жизнь. Он игрок. Он кругом в долгах, то есть был в долгах, но вчера расплатился со всеми кредиторами. И естественно, возникает вопрос, где он взял деньги.

— И так же естественно думать, что он их украл. Как Жюльен это объяснил?

— Он уверял, что выиграл их в игорном доме. Я послал туда полицейского, который выяснил, что человек, содержавший этот дом, исчез сегодня утром. Согласитесь, это случилось очень кстати, поскольку теперь нельзя проверить достоверность слов подсудимого.

— С этим я соглашусь и перейду к другому. Ты знаешь, что украли у этого Мотапана?

— Да, тетушка, — ответил он в замешательстве, — у него украли опаловое ожерелье.

— И ты предполагаешь, что Жюльен продал его, чтобы достать денег?

— Я ничего не предполагаю, — прошептал Куртомер, — я приказал произвести обыск у ювелиров, которые могли купить камни.

— Напрасно! Ничего не найдут!

— Почему? — робко спросил Адриан, опасавшийся услышать правду.

— Потому что ожерелье не было продано.

— Откуда вы это знаете, тетушка?

— Откуда? Боже мой, потому что оно у меня, — спокойно заявила маркиза.

— У вас?

— Да. Я вчера показывала его тебе. Вот оно.

С этими словами маркиза де Вервен вынула из небольшого сафьянового мешочка ожерелье и бросила его на письменный стол. Куртомер, бледный, как мертвец, испуганно глядел на опалы, сиявшие на листе бумаге, в то время как маркиза флегматично убирала свой сафьяновый мешочек.

— Ну что? — с улыбкой спросила она. — Ты все еще думаешь, что этот мальчик продал ожерелье Мотапана?

— Он его не продал, это очевидно, — смешался племянник, — но…

— Но взял… если только ты не подозреваешь, что его украла я.

— Это он отдал его вам?

— Нет, его отец. Он нашел его утром в кабинете.

— Но это явная улика!

— Я так не думаю. Если бы Жюльен украл ожерелье, то, очевидно, чтобы извлечь из него выгоду. Он не оставил бы его в шкафчике, который мог открыть любой. Если даже предположить, что он сделал такую глупость, он вернулся бы за ожерельем. А он ушел очень рано и не возвращался целый день. Отец надеялся, что сын появится ночью, но бедный Жюльен ночевал в тюрьме.

— Но каким образом это ожерелье очутилось у Кальпренеда? Кто-нибудь должен же был положить его туда!

— Не думаешь ли ты, что это сделали его отец и сестра?

— Конечно, нет, но…

— Кальпренед почти разорен, но он не обесчестит свое имя, даже если будет умирать с голоду. К тому же он приехал ко мне и все рассказал. Что касается милой Арлетт…

— Никто не думает ее обвинять, но у графа есть прислуга…

— Две честные девушки, не способные взять ни одного чужого франка. Впрочем, что об этом говорить? Опалы Мотапана нашлись. Следовательно, дело закончено.

— Вы ошибаетесь, тетушка, — сказал следователь. — Была кража, и возвращение украденной вещи не отменяет следствия. На это есть закон.

— Я не спорю. Но, если я не ошибаюсь, ты имеешь право не давать дальнейший ход делу.

— И вы думаете, что я могу так поступить?

— Почему бы нет? Тебе стоит лишь вернуть ожерелье Мотапану и сказать, чтобы он забрал жалобу.

— Чтобы я вернул ожерелье! Что вы! Как я объясню то, что оно оказалось у меня?

— Ты ничего не должен объяснять. Ты скажешь: «Мне его прислали. Заберите его. Следствие по делу прекращено».

— Право, тетушка, у вас странное представление об обязанностях следователя. Вы думаете, что следствие удовольствуется подобным заявлением? Меня непременно спросят, от кого я получил ожерелье. И если я скажу, что получил его от вас, вас привлекут к суду и станут допрашивать. Сознаетесь ли вы, что взяли ожерелье у графа де ля Кальпренеда, который нашел его в своей квартире? Это равносильно признанию, что его сын виновен. Чем решиться на это, я предпочел бы подать в отставку.

— Милый мой, и ты поступил бы правильно. Я целый год уговариваю тебя уйти, но знаю, что твоя жена против… Делай как знаешь. Я только прошу тебя спасти моего друга от этой ужасной беды. Верни эту вещь ее хозяину, а потом…

— Я этого не сделаю, тетушка, и настоятельно прошу вас ее забрать.

— Ни за что! Я не хочу снова брать в руки эти гадкие камни! Кстати, я очень тебя удивлю, если скажу, что, кажется, уже видела их прежде. Мой дядя был до революции мальтийским рыцарем и собирал старинные драгоценности. После его смерти коллекцию не нашли. Почем знать, может, это ожерелье украли у него?

— Мотапан украсть не мог. Ему пятьдесят лет, а мой дед умер, кажется, в тысяча восемьсот двадцать четвертом году.

— О! Я не виню твоего Мотапана. Но он хорошо сделает, если перестанет обвинять Жюльена де ля Кальпренеда. Заставь его забрать жалобу! Я на тебя надеюсь. Мне пора ехать, — прибавила маркиза де Вервен, вставая.

— Я не удерживаю вас, тетушка, потому что жду свидетелей, но, ради бога, заберите ожерелье.

— Нет! Ему здесь очень хорошо. Я оставлю его здесь.

— И что мне делать? Признаться, что вы помогали вору… или солгать?..

— Какой же ты ребенок! Если я унесу это проклятое ожерелье, твое положение не изменится: ты видел его и знаешь, где оно. А не сказать об этом — значит все-таки солгать. Разве ты сможешь вести следствие по этому делу так, как будто ничего не знаешь? Повторяю, тебе остается только последовать моему совету. Верни ожерелье, заставь Мотапана забрать жалобу — и все будет кончено. Я буду тебе обязана, и тебе ни в чем не придется себя упрекать, потому что Жюльен де ля Кальпренед не может быть вором. Ожерелье нашли в его комнате, это правда, но со временем выяснится, что его подложили туда для того, чтобы погубить этого юношу и убить его сестру и отца. И я не удивлюсь, если виновником этой подлости окажется Мотапан… да, сам Мотапан.